«Съешьте бобы — готовьте гробы!»
«Чечевицу съедите, Ленинград сдадите!» Такие листовки с провокационными текстами немцы, мастера панических атак, сбрасывали с самолетов в районах, где ленинградцы рыли окопы и противотанковые рвы. Город не сдали!
Война и блокада не изменили привычный распорядок внутренней жизни Эрмитажа. Не ослабевающая, несмотря на экстремальные условия блокадного быта, дисциплина среди сотрудников, безоговорочное подчинение руководству. Только помогая друг другу можно было сохранить себя и выжить в кошмаре военных будней.
Включилось самое тяжелое для человека испытание, на какое только способна природа — управление голодом. Фашисты ожидали скорой капитуляции города, сыграв на животных инстинктах человека. Они рассчитывали взять жителей Ленинграда измором, лишив их пищи.
«Угроза нехватки или отсутствие пищи всегда были главными причинами сокращения жизни человека. А переизбыток пищи в современном мире, который мы имеем благодаря новейшим технологиям, выводит людей из-под природного управления», — говорит на лекциях по Системно-векторной психологии Юрий Бурлан.
Люди умирали от голода, не дойдя до своих подъездов, рабочих мест, истощенные и обессиленные засыпали в промерзших квартирах вечным сном. Их трупы свозились в морги, один из которых находился под Эрмитажем. Выдавшаяся холодная и снежная зима 1941-1942 уничтожила переносчиков заразы крыс, от которых всегда страдал город, не дав развиться эпидемии.
В блокадном Ленинграде были известны случаи каннибализма. Голод срывал покров культурных ограничений. Но эти случаи не носили массовый характер, как нам пытаются представить некоторые порочащие историю Великой Отечественной войны авторы.
Смысл жизни – Эрмитаж
Согласно инвентарным книгам, к 1941 году в выставочных залах и запасниках Эрмитажа насчитывалось миллион шестьсот тысяч единиц. Каждый из этих экспонатов был аккуратно упакован и сохранён, а после снятия блокады возвращён на своё место.
Эрмитаж в скованном холодом и страхом кольце блокады стал островком спасения для людей со зрительным вектором. Научные сотрудники, экскурсоводы, художники, реставраторы, профессора и аспиранты, все те, кто не был призван на фронт, ежедневно возвращались на своё рабочее место, даже если оно было перенесено в подвалы разоренного, обстрелянного музея, в залы с невыгоревшими квадратами вместо художественных полотен на стенах.
Картины были вынуты и отправлены в тыл, а рамы остались висеть на своих местах. Это было решение директора и тех, кто отвечал за эвакуацию бесценных экспозиций.
«Пустые рамы! Это было мудрое распоряжение Орбели: все рамы оставить на месте. Благодаря этому Эрмитаж восстановил свою экспозицию через восемнадцать дней после возвращения картин из эвакуации! А в войну они так и висели, пустые глазницы-рамы, по которым я провел несколько экскурсий…Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют. Сила воображения, острота памяти, внутреннего зрения возрастали, возмещая пустоту. Они искупали отсутствие картин словами, жестами, интонацией, всеми средствами своей фантазии, языка, знаний. Сосредоточенно, пристально люди разглядывали пространство, заключенное в раму…» А. Адамович, Д. Гранин «Блокадная книга»
Помимо зрительной научной и творческой интеллигенции в штат Эрмитажа, ещё до войны, зачислялись рабочие-столяры, плотники-краснодеревщики. Сосредоточенные на деталях, они своими руками изготавливали уникальные упаковочные ящики всех размеров и габаритов с особыми креплениями и мягкой водонепроницаемой обивкой для предполагаемой транспортировки бесценных экспонатов.
Заранее помеченные «тайными знаками», понятными только узкому кругу специалистов, эти ящики впоследствии стали предметом тщательного изучения организаторов международных аукционов Сотби и Кристи.
Холодная война и наши дни
Новые угрозы заставили эволюционировать и бомбоубежища. Советский Союз славился своей разветвленной системой убежищ ГО и ЧС.
На случай ядерных ударов в стране создавалось гигантское количество убежищ. Они делились на 2 категории (первая – наиболее защищенная) и противохимические убежища.
Современные противовзрывные гермодвери
Всем известно, что Московское метро было превращено в большое противоатомное убежище. Двери станций оборудовались гермозатворами, создавались хранилища для запаса еды и воды, модернизировалась вентиляция и другая инфраструктура.
Кроме того, создавались различные полумифические правительственные бункеры и системы сообщений, такие как «Ямантау» или «Метро-2».
Отдельно следует упомянуть подземные склады Госрезерва (Росрезерва), разбросанные в подземных убежищах по всей стране, готовые снабжать и кормить страну в случае масштабного конфликта.
Существуют и другие сильно укреплённые военные объекты. К примеру, «Объект 825 ГТС» в Балаклаве – противоатомный бункер-база подводных лодок.
Вход в заброшенное бомбоубежище
В городах же по всему бывшему Советскому Союзу вплоть до наших дней остались тысячи бомбоубежищ и бункеров. В наши дни вы можете их найти иногда даже в своих районах проживания. К сожалению, многие из них заброшены или проданы частным владельцам, некоторые даже превращены в музеи.
Однако и сейчас есть действующие бомбоубежища и укрытия. Адреса их достаточно легко найти в интернете. И если вы потратите несколько минут своего времени на это, то точно будете знать, куда бежать, если вдруг за окном тревожно завоет сирена.
Люди Эрмитажа
Академик Иосиф Абгарович Орбели, директор Государственного Эрмитажа, заметно нервничал, чем невероятно удивлял сотрудников музея. Каждые полчаса он просил соединить с Москвой и Комитетом по делам искусств, в чьём ведомстве находился Эрмитаж. Черная трубка телефонного аппарата голосом секретаря Комитета монотонно отвечала «Ждите указаний…» и срывалась на длинные гудки…
Эрмитажу везло на директоров, но Орбели была отведена особая роль в истории этого музея.
Иосиф Абгарович был археологом, учёным-востоковедом, специалистом по армянским, турецким и иранским древностям. Он имел опыт организации археологических экспедиций, где не последнее место занимает материально-техническое обеспечение, включая оборудование для хранения и транспорт для вывоза найденных артефактов. Но, главное, он умел подчинить участников и волонтёров строжайшей дисциплине и создать все необходимые условия для их развития и самореализации, формируя сообщество единомышленников.
Навыки работы в нестандартных условиях и опыт крепкого хозяйственника пригодились академику Орбели сначала для проведённой в кратчайший срок эвакуации бесценных экспонатов Эрмитажа, а затем в блокадном Ленинграде.
Севастопольский художественный музей имени Михаила Крошицкого
Директор Севастопольской картинной галереи Михаил Крошицкий требовал от руководства разрешения на эвакуацию коллекции с первых дней войны. Но перевозку ценностей в более безопасное место постоянно откладывали. Картинная галерея продолжала работать даже в те дни, когда начались постоянные бомбежки. Когда немцы подошли к городу, Михаил Крошицкий без приказа на эвакуацию, на свой страх и риск, организовал отбор и упаковку самых ценных экземпляров коллекции. Живописные полотна и графические работы, скульптуры и произведения декоративно-прикладного искусства, старинные книги и журналы из музейной библиотеки перевезли сначала на Графскую пристань, затем погрузили на корабль и через несколько дней вывезли в Батуми. Следующие 13 месяцев директор галереи в одиночку сопровождал груз до Томска. Там, в здании областного краеведческого музея, экспонаты хранились до конца войны.
Когда коллекция музея в 1945 году вернулась в Крым, ее временно разместили в Симферополе. Севастопольская картинная галерея была разрушена прямым попаданием бомбы, все экспонаты, которые не были вывезены, погибли. Для размещения предметов искусства начали реставрировать Дом учителя, стоявший по соседству с бывшим музеем. Обновленная картинная галерея открылась в 1956 году. Сегодня городской художественный музей носит имя Михаила Крошицкого.
Государственный исторический музей
После получения приказа о подготовке к эвакуации в Государственном историческом музее начали упаковку ценных экспонатов — сабли князя Пожарского, золотого прибора Александра Пушкина, кафтана Ивана Грозного, парадного платья Екатерины II и других предметов коллекции. Изготавливали муляжи и копии, которые заняли место подлинных предметов искусства в экспозиции. Часть коллекции переместили в подвал.
Ответственным за груз назначили археолога Александра Брюсова, брата поэта Валерия Брюсова. Он 16 лет проработал в музее, участвуя во многих экспедициях.
В конце июля баржа с коллекциями нескольких музеев (Исторического, Биологического, Этнографического, восточных культур, Музея революции СССР) и библиотек (Ленинской, исторической, иностранной литературы и др.) вывезла экспонаты сначала в Хвалынск, а потом в Кустанай (Казахстан), где они находились до 1944 года.
Исторический музей работал для посетителей всю войну. Сотрудники продолжали искать экспонаты для будущих выставок, в первую очередь собирая документальные свидетельства войны — военную форму и оружие, плакаты и фотографии. В музее открылась выставка об обороне Москвы; вскоре начали работать экспозиции «Александр Суворов», «Народы Сибири в XVI–XVII веках» и многие другие. Музейные работники выезжали с лекциями в прифронтовые зоны, выступали на предприятиях и в госпиталях. Когда советские войска перешли в наступление, сотрудники Исторического музея выехали на места боев, где также собирали экспонаты и записывали рассказы свидетелей.
Государственный музей героической обороны и освобождения Севастополя (Севастопольская панорама)
В начале Великой Отечественной войны музейные специалисты из Симферополя осмотрели полотно панорамы в Музее героической обороны и освобождения Севастополя. Оно на тот момент стало ветхим, красочный слой утратил прочность, однако специалисты постановили, что живописную часть нужно эвакуировать. На это не дало разрешение военное командование, и панорама осталась на месте — разобрали только ее предметный план.
В июне 1942 года в музей попали бомбы. Пожар тушили все, кто находился в этот день поблизости; горящее полотно резали, стараясь уберечь от разрушения хотя бы его часть. Из охваченного огнем здания вынесли 86 фрагментов (примерно две трети полотна) и некоторые хранившиеся в музее картины. Корабль, на котором перевозили полотна, попал под бомбежку, и фрагменты пострадали от морской воды. В Новороссийске их просушили, упаковали заново и отправили дальше в эвакуацию.
В 1942 году панорамное полотно доставили в филиал Третьяковской галереи в Новосибирске. Реставраторы нашли на нем больше шести тысяч повреждений. Начались восстановительные работы: с полотна удаляли пыль и грязь, закрепляли красочный слой. Для хранения фрагменты накатали на большие деревянные валы. После окончания войны их временно переправили в Москву, а затем в Загорск.
С 1952 года по оставшимся фрагментам и фотографиям 18 художников начали воссоздавать панораму. Шла реставрация фрагментов, подготовка этюдов, изготавливался новый холст. С мая по сентябрь 1954 года художники работали над живописным полотном в заново отстроенном здании панорамы. 16 октября 1954 года, к 100-летию первой обороны Севастополя, прошло торжественное открытие музея.
Бросившие вызов смерти
В коллективном психическом народа, населявшего территорию Советского Союза, столетиями отрабатывался уретральный менталитет. Благодаря развившимся на базе уретрального менталитета высочайшим традициям зрительной культуры, проявленным милосердием и запретом на убийство, 99% жителей Ленинграда готовы были умереть голодной смертью, но сохранить своё человеческое достоинство. Никому из сотрудников Эрмитажа, бок о бок находившихся с невывезенными ценностями государственного музея, не пришло в голову продавать их во спасение живота своего.
Использование гитлеровцами метода блокадного кольца с целью вызвать архитепичный страх и пораженческие настроения у жителей города в рядах зрительной интеллигенции, как всегда в «русском вопросе», привело к обратному результату.
Интеллигенция сублимировала свой страх смерти в искусство. Страх растворялся в кино и спектаклях, в «Седьмой симфонии» Д. Шостаковича, рисунках А. Никольского, запечатлевшего блокадную жизнь эрмитажников, стихах Ольги Берггольц, юбилейных торжествах в честь Навои и 800-летия Низами, временных экспозициях, в продолжении научно-исследовательских работ, в холодных библиотеках, промерзших кабинетах Эрмитажа, в госпиталях и больницах, куда отправлялись актеры петь и декламировать, а сотрудники музея читать лекции по искусству раненым и истощенным дистрофикам.
На фронте культура, вела «обстрел» мощной артиллерией феромонов, отпускаемых кожно-зрительными красавицами Руслановой, Шульженко, Орловой, Целиковской, приводя мышечные полки в состояние благородной ярости ради готовности нести врагам смерть. В блокадном Ленинграде культура объединяла жителей и объединялась сама ради жизни.
«В годы войны наш народ защищал не только свою землю. Он защищал мировую культуру. Он защищал всё прекрасное, что было создано искусством», ─ писала Татьяна Тэсс, известная советская писательница, журналист и публицист. Как бы тяжело не было в блокаду, жители Ленинграда ощущали поддержку всей страны. Война и всеобщее горе консолидировали народ.
Музеи Московского Кремля
На следующий день после начала войны по распоряжению коменданта Московского Кремля Николая Спиридонова сотрудники музея начали демонтировать экспозицию Оружейной палаты. Первоначально коллекцию планировали укрыть во внутренних кремлевских помещениях — соборах, башнях, подвалах. Но из-за осложнения обстановки на фронте Спиридонов принял решение вывозить ценности на Урал.
Из Москвы наиболее ценные экспонаты вывез директор музея Николай Захаров. С ним отправились несколько сотрудников и красноармейцы, охраняющие коллекцию. К 10 июля 1941 года в Свердловск (сейчас Екатеринбург) привезли почти всю коллекцию Оружейной палаты. В залах музея остались лишь экипажи: в военных условиях их транспортировка была невозможна. Также не демонтировали иконостасы кремлевских соборов.
В Свердловске сотрудники музея закончили составлять охранную опись коллекции. Параллельно реставрировали некоторые экспонаты: привели в порядок трофеи Полтавской битвы, часы работы Майкла Меддокса (XVIII век), восстановили коронационное платье императрицы Елизаветы Петровны.
В 1944 году музей начал готовиться к возвращению в столицу. В апреле 1945 года экспозиция в Оружейной палате была полностью восстановлена. Первыми ее посетителями стали солдаты Кремлевского гарнизона, которые помогали перевозить ценности.
«Ленинградцы, дети мои, Ленинградцы, гордость моя!» Джамбул Джабаев
Первый спецпоезд увозил ценности Эрмитажа в тыл через 7 дней после начала войны. Сопровождать эшелон была назначена небольшая группа сотрудников музея, которой руководил Владимир Францевич Левинсон-Лессинг. Блестящий эрудит, будущий почётный член международной организации ЮНЕСКО, крупнейший знаток европейского искусства, Владимир Францевич, абсолютно не приспособленный к бытовым обстоятельствам, возглавил труднейшую операцию по перевозке, сохранению и возвращению обратно в полной сохранности эрмитажных ценностей.
В страшные месяцы блокады активный и деятельный директор Эрмитажа Иосиф Абгарович Орбели по собственной инициативе разместил в музее несколько бомбоубежищ для самих эрмитажников, их близких, представителей интеллигенции замерзающего города. Улетая в марте 1942 года на Большую землю, Орбели был худой и желтый, ничем не отличаясь от тех, кто оставался в блокадном городе, чтобы умереть или чудом выжить.
Ответственность за шедевры, которые были доверены директору Эрмитажа народом, не исключала заботы еще о такой ценности, как дети сотрудников музея, которых нужно было срочно эвакуировать в тыл. Через месяц после начала войны 146 мальчиков и девочек отправились в длинный и трудный путь на восток.
Дети прощались с родителями в фойе Эрмитажа, а возле подошедшего к музею транспорта стоял Иосиф Абгарович Орбели и каждого малыша собственноручно подсаживал в автобус.
Всего в эшелоне, уходящем на восток, находилось 2500 детей города. Руководила интернатом на колесах сотрудница Эрмитажа Любовь Антонова. Добравшись до первого пункта назначения, она писала в Ленинград Орбели: «Колхоз прислал за эрмитажными ребятами 100 подвод…мы тронулись по направлению к деревне. Все население деревни, одетое в праздничные платья, с цветами в руках, со слезами на глазах, встречало нас перед правлением колхоза. Колхозники сами высаживали ребят из телег, несли их в комнаты, усаживали за столы, кормили заранее приготовленным обедом. Затем нам сказали, что вытоплено несколько бань, и колхозницы, забрав ребят, сами перемыли их в банях и принесли их к нам чистыми, завернутыми в одеяла…146 ребят живы и здоровы и шлют привет своим родителям».
Вызов культуры
Прошлое имеет свойство возвращаться — в воспоминаниях, фотографиях, мемуарах и событиях. Россия восьмое десятилетие отмечает День снятия блокады, в очередной раз напоминая всем живущим избитую заповедь о том, что ради общего блага человечеству давно пора выйти за пределы собственного звукового эгоцентризма.
Навигатор направления современной культуры отчетливо демонстрирует, что рулит она не в ту сторону. Не создает единое народное мировоззрение, а кичится односторонним зрительным снобизмом. Отсутствие понимания себя, своего уретрального коллективистского менталитета, отличающегося от западного, приводит к нарушению чувства самосохранения, снимает все ограничения, открывая дорогу саморазрушению.
На современных звуковиков и зрительников природой возложена задача не позволить обществу провалиться в тотальную ненависть и братоубийство и дан инструмент – системное мышление. Им остается только понять, что опоздание чревато новым витком природного управления, которое в своих временных поясах может не дать возможности к выживанию человечества как вида.
В коридорах времени
В окуляры прицелов дальнобойных орудий отчетливо просматривалась панорама Ленинграда. На его площади, улицы, крыши немцы обрушивали тонны металла и взрывчатки. От смотровой площадки, занятой гитлеровцами, до главного музея страны оставалось 14 километров.
К главной заповеди музейного работника относится сохранение музейных ценностей. Только ему дано определять и ощущать своим профессиональным чутьём, где заканчиваются напрасные опасения и начинается предусмотрительность. Сотрудникам Эрмитажа было вменено в обязанность активное участие в проведении регулярных занятий по гражданской обороне с имитацией «Воздушной тревоги».
Оттачивание навыков по тушению пожара, эвакуации, по пробному упаковыванию картин и скульптур пригодилось уже в первые дни войны. Люди не растерялись, а только ждали сигнала, чтобы занять заранее намеченные посты на крышах, чердаках и в других помещениях Эрмитажа и Зимнего дворца.
Благодаря своему директору, академику АН СССР Иосифу Абгаровичу Орбели, Государственный Эрмитаж пострадал в меньшей степени, в отличие от дворцовых комплексов в пригородах Ленинграда, подвергшихся интенсивному фашистскому вандализму.
Задолго до начала войны музеи Ленинграда и его пригородов получили приказ о безотлагательном создании планов эвакуации их собраний. «Необходимо было разделить экспонаты по степени уникальности на очереди и заготовить под них тару, способную вынести дальнюю дорогу», — вспоминал сотрудник музея В.М.Глинка. Впоследствии выяснилось, что из директоров к этому приказу со всей ответственностью отнёсся только академик Орбели.
Европа ещё не научилась различать гул фашистских самолётов и скрежет гитлеровских танков по мостовым своих городов, безумная звуковая идея «превосходящей расы» пока не отравила умы всех немцев, а крепкий, опытный хозяйственник Орбели уже принялся заготавливать километры клеёнки, сотни рулонов папиросной бумаги, десятки сотен деревянных ящиков всех размеров, тонны ваты и прессованной стружки, сотни мешков с дефицитной пробковой крошкой.
В его эрмитажном хозяйстве на опечатанных складах музея неприкосновенным запасом на «чёрный день» годами хранились «заначки-заготовки» всех необходимых материалов, аккуратно разложенные по шкафчикам, ящичкам и полочкам.
В отличие от других руководителей музеев, рационализировавших свою безответственность тем, что за лишний кусок клеёнки или килограмм гвоздей ленинградская партийно-хозяйственная номенклатура обвинит их в паникёрстве, Орбели ненасытно требовал от начальства дополнительные фонды на «стратегические нужды» — покупку досок, фанеры, скоб, инструментов, обёрточных материалов, тары. С академиком Орбели не смели не считаться.
Ничего похожего не было ни в одном другом музее Ленинграда и его пригородов. Насмехавшиеся над Иосифом Абгаровичем за его паникёрство и практичность коллеги-директоры, получив от властей команду к эвакуации музейных ценностей, растерялись. Экспонаты упаковывались в наскоро сколоченные ящики, набитые свежим сеном, заматывались в разорванное на лоскуты царское бельё, укладывались в бельевые сундуки.
Окажись у пригородных дворцов свои Орбели, не искали бы на протяжении 70-ти лет затерявшиеся следы Янтарной комнаты.
Государственная публичная историческая библиотека России
Летом 1941 года готовилась к эвакуации и Государственная публичная историческая библиотека. Сначала решено было вывезти редкие книги, фонды справочно-библиографического отдела, научных читальных залов. Всего сотрудники библиотеки подготовили к эвакуации около 40 тысяч книг. На баржах по Москве-реке, Оке и Волге груз доставили в город Хвалынск Саратовской области, а через два месяца издания переправили еще дальше на восток, в Казахстан.
Осенью вывезли вторую партию книг: прежде всего сотрудники библиотеки отбирали издания XV–XIX веков. 630 ящиков отправили по железной дороге на Урал. Эвакуированные фонды разместили в заброшенной Воскресенской церкви на городском кладбище, три сотрудницы библиотеки вместе с детьми поселились в находящейся рядом церковной сторожке. В неотапливаемой церкви с выбитыми окнами они поочередно охраняли ценный фонд библиотеки от разорения до осени 1944 года.С первых дней войны сотрудники, оставшиеся в библиотеке, старались защитить ее от гибели при налетах немецкой авиации. С лестниц здания, чердака, из двора убрали все, что может легко воспламениться; повсюду установили бочки с водой, ящики с песком и щипцы для выбрасывания зажигательных бомб. Деревянные перекрытия пропитали составом, предохраняющим от горения. Ценные фонды с верхних этажей спустили вниз.
Как всё начиналось?
Люди с древнейших времен искали убежища. Все знают истории о пещерах древних людей, правда, тогда их главным врагом была непогода.
Среденевековая осада
Но уже в античные времена при осаде городов и крепостей армии, особенно хорошо оснащенные технически, как, к примеру, римская, стали использовать различные типы осадных машин. Катапульты, баллисты, онагры и прочие «скорпионы» в буквальном смысле забрасывали, «бомбили» вражеские города через стены. Снаряды применялись разные – от обычных камней и кувшинов с горючим материалом до разлагающихся трупов (с целью вызвать болезни среди воинов гарнизона и жителей города).
Осадные машины быстро развивались и увеличивали свою мощь, пока им на смену не пришла артиллерия. Современники были поражены ужасающей огневой мощью крупных осадных орудий и бомбард. Так, во время осады Вены турками в 1683 году турецкая артиллерия буквально измолотила некоторые участки венских стен в труху.
Феликс Филиппото – «Бомбардировка Парижа в 1871»
Артиллерия также развивалась очень быстро, наращивая огневую мощь и дальность стрельбы. Тут к месту будет вспомнить бомбардировку Парижа пруссаками в годы Франко-прусской войны, причинившую множество бед парижанам.
Но настоящую «революцию» в военном деле и в ударах по городам принесла Первая мировая война. Авиация, мощнейшая дальнобойная артиллерия и газ – эта ужасающая триада дамокловым мечом нависла над городами Европы. Тогда же и стали возводить первые специализированные защитные сооружения, или по-простому бомбоубежища.
Государственный Дарвиновский музей
Вскоре после начала войны основатель Государственного Дарвиновского музея Александр Котс подготовил список экспонатов к эвакуации первой очереди. В него вошли скелеты двух птиц — вымерших видов, редкие издания сочинений французского ученого Жоржа Луи Бюффона, атлас Джона Джеймса Одюбона «Птицы Америки» (сегодня это самая дорогая в мире печатная книга из проданных на аукционе), чучела тропических птиц, ценные шкуры животных, скульптуры и многие другие предметы. Ящики с ценностями были временно отправлены в хранилище Новодевичьего монастыря.
Оставшиеся в Москве сотрудники музея старались сохранить здание Дарвиновского музея и коллекции, которые в нем находились. Картины и рисунки сняли со стен, упаковали в свертки и вместе с чучелами животных опустили в подвалы. Экспонаты укрывали бумажными колпаками от пыли; чучела прятали в картонные коробки.
Чердак здания и третий этаж, которые могли больше всего пострадать при бомбежке, освободили от экспонатов. Работники музея приготовили все необходимое, чтобы в случае пожара в здании его можно было быстро потушить. Эти меры оказались ненапрасными: в конце июля 1941 года в здание попала зажигательная бомба, на втором этаже началось возгорание. Его потушил сотрудник музея Филипп Федулов.
В годы войны музейные работники собирали лом цветных металлов, теплые вещи для Красной армии; во время авианалетов в бомбоубежище Дарвиновского музея детям показывали диафильмы, читали лекции на военную тематику в госпиталях.
Зоологический музей МГУ имени Михаила Ломоносова
Зоологический музей МГУ перестал принимать посетителей сразу же после начала войны: часть сотрудников отправилась на фронт, часть штата сократили. Однако силами оставшихся работников к эвакуации подготовили большую часть музейной коллекции. Осенью 1941 года ее должны были отправить в безопасное место. Однако попытка вывезти ценности не удалась, в Южном порту экспонаты пролежали больше месяца. Чуть позже их отправили по железной дороге в Ашхабад.
В октябре 1941 года в музей попала бомба. В помещениях были выбиты стекла, разрушены витрины и стеклянный потолок Верхнего зала. Экспонаты, оставшиеся в музее, перенесли в Нижний зал и подвальные помещения.
Зоологический музей начал работать весной 1942 года. Для посетителей открыли Верхний зал и Зал эволюционной морфологии. Не прекращалась и научная деятельность сотрудников музея. Музейные работники, сопровождавшие коллекцию в эвакуации, изучали фауну регионов, старались пополнить экспозицию новыми экспонатами.
В 1943 году эвакуированные ценности вернулись в Москву, а в 1945 году музей открыл для посетителей все залы.
Государственный музей-заповедник «Царское Село»
Последняя экскурсия в Екатерининском дворце прошла 22 июня 1941 года. О начале войны сотрудник дворца-музея Вера Лемус вспоминала: «С этого дня содержанием и смыслом нашей жизни стала работа по отбору, упаковке и отправке вглубь страны старинных картин, мебели, обивочных тканей, фарфора и множества других предметов историко-художественного значения».
Экспонаты начали выносить из залов. Картины вытаскивали из рам, скрепляли между собой и устанавливали в ящики. Большие полотна накатывали на валы, оборачивали тканью и клеенкой. Хрупкие предметы искусства заворачивали в бумагу, а ящики для них наполняли стружкой. С первым эшелоном в эвакуацию отправили изделия из драгоценных металлов, ценное оружие, две мозаики XVIII века, картины Ивана Айвазовского, Ильи Репина, Франца Крюгера, Николая Рериха.
К середине августа в музее оставались лишь три научных сотрудника — Тамара Попова, Евгения Турова и Вера Лемус. Они продолжали упаковывать коллекцию: наспех сколачивали ящики, косили и сушили траву на газонах, чтобы прятать в нее экспонаты, что-то заворачивали в газеты. Позже всё эвакуировали без упаковки, прикрывая бумагой или тканью.
Параллельно сотрудники музея пытались сохранить здание дворца: паркеты укрывали ковровыми дорожками (ворсом вниз); чердачные перекрытия смазывали суперфосфатом, чтобы сберечь от пожара; окна заклеивали бумагой, марлей и плотной тканью, а позже и забивали досками. Янтарную комнату и стеклянную облицовку спальни Екатерины II оклеили папиросной бумагой.
В начале сентября начались непрерывные бомбежки и артиллерийские обстрелы города Пушкина, и вскоре его оккупировали немцы. Оставшиеся во дворце коллекции были уничтожены или вывезены на Запад.
После освобождения Ленинграда началась работа по возвращению экспонатов в город. Последняя партия ценного груза прибыла уже в 1945 году. Музейные работники вновь дежурили круглосуточно: вскрывали ящики, готовили научную документацию по восстановлению архитектурных памятников, налаживали экскурсионную работу. До 1952 года Центральное хранилище музейных фондов проводило работу по проверке сохранившихся экспонатов. В результате установили, что 65% музейных предметов из четырех пригородных дворцов-музеев утрачены в годы войны.