Образ «града Петра» в поэме
Мир Петербурга предстает в поэме как замкнутое пространство. Город существует по тем законам, которые приняты в нем. В поэме «Медный всадник» он словно является новой цивилизацией, построенной на просторах дикой России. После того как появляется Петербург, «московский период» в истории уходит в прошлое.
Город полон множества внутренних противоречий. Великий русский поэт подчеркивает двойственность Петербурга: с одной стороны, он «возносится пышно», но с другой — это происходит «из тьмы лесов». В пожелании поэта городу звучит тревога — «Да усмирится же с тобой и побежденная стихия…». Красота города может быть не вечной — он стоит прочно, однако может быть разрушен разбушевавшейся стихией. Впервые на страницах поэмы появляется образ разбушевавшейся стихии.
Кульминация и развязка сюжета
После красочного вступления и признания в любви к городу Пушкин предупреждает, что дальше речь пойдет о событиях «ужасных». Через сто лет после происходящего на берегу Финского залива петербургский чиновник Евгений возвращается после службы домой и мечтает о своей невесте Параше. С ней ему уже не суждено увидеться, поскольку ее, как и ее скромный домик, унесут «остервенелые» воды «взбесившейся» Невы. Когда стихия умолкнет, Евгений кинется на поиски возлюбленной и убедится в том, что той уже нет в живых. Его сознание не выдерживает удара, и молодой человек сходит с ума. Он скитается по неприютному городу, становится мишенью для насмешек местной ребятни, напрочь забывает дорогу домой. В своих бедах Евгений винит Петра, возведшего город на неподходящем месте и тем самым подвергшего людей смертельной опасности. В отчаянии безумец грозит бронзовому истукану: «Ужо тебе!..» Вслед за тем воспаленным сознанием он слышит тяжелое и звонкое «скаканье» по камням мостовой и видит мчащегося за ним Всадника с простертою рукой. Через некоторое время Евгения находят мертвым у порога его дома и хоронят. Так заканчивается поэма.
«Раскрытие конфликта в поэме «Медный всадник»»
Поэма «Медный всадник» была написана Пушкиным в 1833 году. В ней автор впервые в русской литературе противопоставил государство, олицетворенное в образе Петра I, и человека с его личными интересами и переживаниями. Реформы Петра I в русской истории были глубоким и всеобъемлющим переворотом; который не мог совершиться легко и безболезненно. Царь требовал от народа отдачи всех сил для достижения намеченных им целей, а это вызывало ропот и недовольство. Такое же неоднозначное отношение было и к любимому детищу Петра — Петербургу. Город олицетворял собой и величие России, и рабство ее народа. С одной стороны, это был прекрасный город с дворцами, монументами и золотыми куполами, но в то же время Петербург потрясал своей бедностью, нищетой и самой высокой смертностью в России. Еще одним несчастьем Петербурга были страшные наводнения, которые разрушали дома и уносили человеческие жизни. Строя город на берегу Финского залива, на болоте, Петр совершенно не заботился о будущих жителях своей столицы. Петербург был построен «назло надменному соседу» и природе. И стихия словно мстила людям за их деяния. В «Медном всаднике» Пушкин описывает одно из самых страшных наводнений, которое произошло в 1824 году и вызвало страшные разрушения:
* Осада! приступ! злые волны, * Как воры, лезут в окна. Челны * С разбега стекла бьют кормой. * Лотки под мокрой пеленой, * Обломки хижин, бревны, кровли, * Товар запасливой торговли, * Пожитки бледной нищеты, * Грозой снесенные мосты, * Гроба с размытого кладбища * Плывут по улицам!
В поэме два главных героя; Петр I, олицетворяющий собою государство, и бедный чиновник Евгений. Он потомок знатного, но обедневшего рода. Это трудолюбивый молодой человек, который хочет своими руками устроить свое счастье. У него есть невеста, которую он любит и на которой, получив хорошее место, хочет жениться:
* Пройдет, быть может, год-другой ~ * Местечко получу, Параше * Препоручу семейство наше * И воспитание ребят… * И станем жить, и так до гроба * Рука с рукой дойдем мы оба, * И внуки нас похоронят…
Но его мечтам не суждено сбыться, так как Параша вместе со своей матерью погибает во время наводнения. Сам же Евгений сходит с ума, не перенеся душевных потрясений. Безумный, он бродит по городу и однажды оказывается возле памятника Петру I. Это Медный Всадник. И Евгению становится ясно, кто был виновником гибели его невесты, его разбитой жизни и счастья. Он бросает вызов: «Добро, строитель чудотворный! -Шепнул он, злобно задрожав, — Ужо тебе!..» И вдруг безумному кажется, что грозный царь покидает скалу и скачет за ним, чтобы наказать за дерзость:
* И во всю ночь безумец бедный, * Куда стопы ни обращал, * За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал. После этой страшной ночи Евгений старался стороной обходить это место, а если проходил мимо, то «картуз изношенный сы-мал, смущенных глаз не подымал». Иными словами, он совершенно уничтожен и раздавлен государством, олицетворением которого был Петр I. Заканчивается поэма гибелью Евгения: его нашли мертвым возле развалившегося дома Параши. Евгений является одной из невольных жертв дела Петра, а царь — косвенным виновником гибели героя. Пушкин сочувствует Евгению, он называет его несчастным, бедным, но финал поэмы является гимном государственности, гимном Петру I — самому мощному из русских самодержцев, основателю новой столицы, сблизившей Россию с Западом.
Пушкина всегда привлекала фигура Петра I, ему он посвятил множество своих произведений, и мнения критиков о том, на чьей стороне Пушкин, разошлись. Одни считали, что поэт обосновал право государства распоряжаться жизнью человека, и становится на сторону Петра, так как понимает необходимость и пользу его преобразований. Другие считают жертву Евгения неоправданной. Мне же кажется, что Пушкин впервые в русской литературе показал всю трагичность и неразрешимость конфликта между государством и отдельной личностью.
Контрастный Петербург
Северная столица возникла благодаря волевому решению царя Петра Великого после победы над шведами. Ее основание было призвано утвердить эту победу, показать силу и мощь России, а также открыть пути свободного культурного и торгового обмена с европейскими странами. Город, в котором ощущалось величие человеческого духа, явленного в строгом и стройном архитектурном облике, говорящей символике скульптур и монументов, предстает перед нами в повести «Медный Всадник». История создания Петербурга зиждется, однако, не только на величии. Построенный на «топи блат», в которую легли кости тысяч безвестных строителей, город охвачен зловещей и загадочной атмосферой. Гнетущая нищета, высокая смертность, первенство по болезням и числу самоубийств — такова другая сторона пышной венценосной столицы во времена, о которых писал Александр Пушкин. Два лика города, проступающих один сквозь другой, усиливают мифологическую составляющую поэмы. «Прозрачный сумрак» бледного городского освещения рождает у обитателей ощущение, что они живут в неком таинственно-символическом месте, в котором могут оживать и со зловещей решимостью двигаться памятники и статуи. И с этим тоже в немалой степени сопряжена история создания «Медного Всадника». Пушкина, как поэта, не могла не занимать подобная трансформация, ставшая кульминацией в сюжете. В художественном пространстве повести ожил гулко скачущий по пустынной мостовой холодный бронзовый памятник, преследующий обезумевшего от горя после потери возлюбленной и краха всех надежд Евгения.
«Благоухает борода у патриарха Алексия»
С этим стихотворением произошла и довольно неприятная для Георгия Иванова история — насколько известно, единственная в его эмигрантской жизни, — связанная с цензурным вмешательством в его текст. Причем, что интересно, не единожды, а дважды.
Первая случилась в 1953 году, когда Иванов только сочинил первую часть «Стансов». Он предложил их редактору журнала «Возрождение» Сергею Мельгунову, с которым в очередной раз возобновил сотрудничество после длительной ссоры. Однако Мельгунову, ярому антимонархисту, не понравились строки про русскую корону, катящуюся в февральскую грязь. Такой грубый выпад против Февральской революции 1917 года он посчитал чуть ли не персональным для себя оскорблением и предложил Иванову заменить прилагательное «февральскую» на «октябрьскую» — чтобы перевести стрелки с кадетов и октябристов на большевиков. Поэт категорически отказался менять в тексте хотя бы запятую. Иванов и Мельгунов в очередной раз поругались, и публикация не состоялась.
Четыре года спустя Иванов решил попробовать опубликовать это стихотворение снова — в том же издании. Мельгунова в «Возрождении» уже давно не было, журнал делали другие люди, настойчиво уговаривавшие Иванова забыть былые распри и обиды и возобновить сотрудничество. Вот он и решил послать туда «Стансы» (состоявшие уже из двух частей) — как пробный шар. Что в марте 1957 года и сделал.
Дальше случилось нечто такое, чего поэт Иванов менее всего мог ожидать.
Ознакомившись с присланными стихами, издатель «Возрождения» Абрам Гукасов (он же Гукасян) приказал секретарю редакции Игорю Мартыновскому-Опишне выкинуть из третьей строфы первой части одну строку — ту, в которой фигурирует борода сталинского патриарха Алексия (Страгородского), — и заменить ее точками, и только тогда позволил засылать стихотворение в набор. Мартыновский-Опшня, выполнив распоряжение, посчитал своим долгом уведомить о нем автора подвергнутого цензуре стихотворения. Он написал Иванову извинительное письмо, в котором разъяснял, что его стихи попали в пасхальный номер журнала и поэтому упоминание такой почтенной религиозной фигуры, как патриарх Алексий, в столь непочтительном контексте может вызвать среди читателей «Возрождения» нежелательные ассоциации. Получив письмо Мартыновского, Иванов ответил, что не может позволить, чтобы с его стихами обращались подобным образом, и попросил вовсе не публиковать «Стансы», предложив к следующему номеру прислать какие-нибудь другие стихи, не вызывающие никаких сомнительных ассоциаций. Но когда в редакции «Возрождения» получили это его письмо, было уже поздно — макет ушел в типографию и тираж печатался.
Узнав о том, что стихотворение все же было опубликовано с цензурной купюрой, Иванов сильно рассердился. А когда получил журнал, открыл его и увидел, что в его публикации по недосмотру редакции еще и неправильно напечатан эпиграф из стихотворения Зинаиды Гиппиус (две стихотворные строки были набраны в одну, что превратило стихи в прозу), то обозлился до чрезвычайности. В сентябре 1957 года он поведал об этом конфликте своему заокеанскому корреспонденту Роману Гулю:
«Где же было <…> тиснуть , как не у Гукасяна — там был восторг <и> усиленная оплата таких социально созвучных чеканно-пушкинских строф. Но поганый армяшка, по подлости и трусости, <ему> присущей, выпустил строчку „Благоухает борода у патриарха Алексия“ <…>. Этот сукин кот засомневался — вдруг на него патриарх обидится? Он искренне считает, что „Возрождение“ в СССР кем-то читается и на кого-то „влияет“».
Все люди, хорошо знавшие Георгия Иванова, в один голос утверждали, что главным его врагом является его же собственный до невозможности злой и ядовитый язык. И что именно благодаря своему языку он в течение жизни неоднократно попадал в разные неприятные истории и под конец жизни оказался во французской богадельне для стариков без гражданства, не имеющих собственного жилья и государственной пенсии. Несомненно, понимал это и сам Георгий Иванов. Но поделать с собой ничего не мог, да, скорее всего, и не хотел. Язык был сильнее его.
Историческая точка обзора, выбранная поэтом
В анализе «Медного всадника» можно упомянуть, что Александр Сергеевич Пушкин сумел в своем произведении преодолеть каноны жанра. В поэме Петр не появляется в роли исторического персонажа (он предстает в облике «кумира» — статуи). Также ничего не рассказывается и о времени его правления.
Петровская эпоха для самого поэта является временем, которое не закончилось вместе со смертью великого правителя. При этом А. С. Пушкин обращается не к началу этого великого периода в истории российского государства, а к его итогам. Одной из исторических точек, с высоты которой поэт взглянул на императора, стало наводнение 7 ноября 1824 года, «ужасная пора», которая надолго осталась в памяти.
Проводя анализ «Медного всадника», можно отметить, что поэма написана четырехстопным ямбом. В этом коротком произведении (содержит менее 500 стихов) поэт объединил историю и современность, частную жизнь «маленького человека» с историей страны. «Медный всадник» стал одним из бессмертных памятников Петербургу и периоду правления Петра.
«Россия — только страх»
Политические мотивы появились в поэтическом творчестве Георгия Иванова эмигрантского периода только после Второй мировой войны. До этого они в его стихах если и встречались, то крайне редко и лишь как свидетельство мучившей его ностальгии по той России, которую он, несомненно, любил и которую погубили ненавистные ему большевики.
В первую выпущенную им в эмиграции новую поэтическую книгу «Розы» было включено 41 стихотворение. Из них лишь одно можно отнести к разряду гражданской лирики: «Россия, Россия „рабоче-крестьянская“…». В следующей книге — «Отплытие на остров Цитеру. Избранные стихи 1916—1936» (в первом ее разделе, куда были включены произведения, ранее публиковавшиеся в периодике Русского Зарубежья) — тоже было только одно из двадцати: «Россия счастие. Россия свет…». Оба эти стихотворения проникнуты неимоверной грустью и тоской по той России, которая, как их автор тогда уже со всей ясностью осознавал, погибла безвозвратно:
…Россия тишина. Россия прах.
А может быть, Россия — только страх.
Веревка, пуля, ледяная тьма
И музыка, сводящая с ума.
Веревка, пуля, каторжный рассвет —
Над тем, чему названья в мире нет.
«…вашей России не помню и помнить ее не хочу»
На протяжении последних пяти лет жизни Георгия Иванова основным и фактически единственным публикатором его стихов был эмигрантский «Новый журнал». Почти все его произведения, опубликованные в этом издании, принадлежали, пользуясь определением ответственного секретаря «Нового журнала» Романа Гуля, к поэзии «русского экзистенциализма». Однако были в их числе и те, что в данную категорию никак не вписывались. Из них самым ярким и наиболее известным стало одно из четырех, помещенных в вышедшем в 1952 году 31-м его номере.
Мне больше не страшно. Мне томно.
Я медленно в пропасть лечу.
И вашей России не помню
И помнить ее не хочу.
И не отзываются дрожью
Банальной и сладкой тоски
Поля с колосящейся рожью,
Березки, дымки, огоньки…
…Я вижу со сцены — к партеру
Сиянье… Жизель… Облака…
Отплытье на остров Цитеру,
Где нас поджидала Чека.
Проникнутое неимоверным отчаянием, стихотворение это вошло в число наиболее известных ивановских удач — наряду с такими шедеврами, как «Хорошо, что нет Царя…», «Эмалевый крестик в петлице…» и «Распыленный мильоном мельчайших частиц…». Тем более странным выглядит решение автора, при включении этого стихотворения в макет книги «1943—1958. Стихи» купировавшего последнюю его строфу, после чего изначально присутствовавший в стихах трагизм улетучился, как упомянутые в них дымки, или потух — как мерцавшие огоньки. Какими соображениями руководствовался Георгий Иванов, превращая изумительное стихотворение в просто хорошее, неизвестно. Впрочем, согласно широко распространенной максиме, гласящей, что поэт всегда прав, — за читателем стихов оставлено право только оценивать их с позиций «нравится — не нравится». Все прочие права сохраняются за автором.
Идея вступления
Но прежде чем мы услышим, как содрогается земля под копытом железного коня, нам предстоит пережить печальные и жестокие события, случившиеся в жизни несчастного Евгения, который обвинит великого Строителя за то, что тот поставил город на землях, подверженных разрушительному наводнению, а также осознать яркое и величественное вступление, которым открывается поэма «Медный Всадник».
Петр стоит на берегу дикой реки, на волнах которой качается утлая лодочка, а вокруг шумят дремучие кое-где торчат убогие избы «чухонцев». Но мысленным взором основатель северной столицы уже видит «дивный город», вознесшийся «горделиво» и «пышно» над одетой в гранит Невой, город, связанный с будущими государственными успехами и великими свершениями. Пушкин не называет имени Петра — император здесь упомянут при помощи местоимения «он», и это подчеркивает неоднозначность одической структуры вступления. Размышляя о том, как когда-нибудь «отсель» Россия будет «грозить шведу», великий деятель совсем не видит сегодняшнего «финского рыболова», который бросал в воду «ветхий» свой невод. Государь прозревает будущее, в котором устремлены корабли к богатым пристаням со всех концов земли, но не замечает тех, кто плывет в одиноком челне и ютится в редких хижинах на берегу. Создавая государство, властитель забывает о тех, ради кого оно создается. И это мучительное несоответствие питает идею поэмы «Медный Всадник». Пушкин, история для которого была не просто собранием архивных документов, но мостиком, перекинутым в настоящее и будущее, особенно остро чувствует и выразительно передает этот конфликт.
«Россия тридцать лет живет в тюрьме»
Однако если кто-нибудь, прочитав эти стихи, наполненные саркастической горечью и проникнутые безмерной тоской, решит, что Георгий Иванов мог только издалека грустить и скорбеть об уничтоженной большевиками России, — он будет неправ. Были у первого поэта Русского Зарубежья и стихи откровенно плакатного содержания, светящиеся той кристально чистой яростью, которую публицисты чаще всего именуют «благородной». Они вполне годятся для цитирования по тому или иному поводу, который требует подкрепления каких-то соображений мнением человека, обладающего гораздо более известным именем и пребывающего в статусе вечно живого классика:
Россия тридцать лет живет в тюрьме,
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия — та, что будет жить в веках.
Все остальное — планетарный ад.
Проклятый Кремль, злосчастный Сталинград
Заслуживает только одного —
Огня, испепелящего его.
Это стихотворение, написанное в 1949 году, как и следующее, сочиненное примерно тогда же, насколько известно, никогда не предлагалось Георгием Ивановым для публикации редакциям эмигрантских изданий. Оба они сохранились в рукописях, попавших после его смерти к разным людям из числа его знакомых и приятелей. Тогда, в конце 1940-х гг., бездомный и стремительно скатывавшийся в беспросветную нищету поэт с неимоверной силой декларировал свое политическое кредо:
Я — за войну, за интервенцию.
Я — за царя, хоть мертвеца.
Российскую интеллигенцию
Я презираю до конца.
Мир управляется богами,
Не вшивым пролетариатом.
Сверкнет над русскими снегами
Богами расщепленный атом…
Это удивительное стихотворение ныне в России обожают цитировать все кому не лень. Делают это и либералы, презирающие узурпировавший власть гэбистско-воровской режим, являющийся последним изводом ненавистного Георгию Иванову большевизма; и националисты, ненавидящие либералов и не видящие никакой разницы между ними и той российской интеллигенцией, которую презирал поэт Иванов. Но и те, и другие при этом вряд ли мечтают о том, чтобы над русскими снегами сверкнул расщепленный кем бы то ни было атом. Лирический экзистенциалист Георгий Иванов, по-видимому, был в этом плане человеком куда более решительным.
«Какие отвратительные рожи»
Наиболее известным политическими стихами Георгия Иванова являются «Стансы». Стихотворение это состоит из двух частей; первая, по утверждению автора, была написана в начале 1953 года, когда советский диктатор Иосиф Сталин был еще жив, вторая — в середине марта того же года, примерно через две недели после того, как из Москвы пришло известие о его смерти. По-видимому, данное событие настолько впечатлило Георгия Иванова, что он позволил себе то, чем уже много лет не занимался, — сочинить рифмованную публицистику.
СТАНСЫ
Родная моя земля,
За что тебя погубили?
Зинаида Гиппиус
I
Судьба одних была страшна,
Судьба других была блестяща.
И осеняла всех одна
России сказочная чаща.
Но Император сходит с трона,
Прощая все, со всем простясь, —
И меркнет русская корона,
В февральскую скатившись грязь.
Двухсотмильонная Россия —
«Рай пролетарского труда».
Благоухает борода
У патриарха Алексия.
Погоны светятся, как встарь,
На каждом красном командире,
И на кремлевском троне «царь»
В коммунистическом мундире.
Протест, сегодня бесполезный, —
Победы завтрашней залог!
Стучите в занавес железный,
Кричите: «Да воскреснет Бог!»
II
И вот лежит на пышном пьедестале
Меж красных звезд, в сияющем гробу,
«Великий из великих» — Оська Сталин,
Всех цезарей превозойдя судьбу.
И перед ним в почетном карауле
Стоят народа меньшие «отцы» —
Те, что страну в бараний рог согнули.
Еще вожди, но тоже мертвецы.
Какие отвратительные рожи,
Кривые рты, нескладные тела!..
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола…
В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещеный лоб.
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя — проклятый гроб.
Образ Петра в поэме «Медный всадник» и исторический план произведения
Своеобразие поэмы отражается в одновременном взаимодействии трех планов. Это легендарно-мифологический, исторический, а также условно-литературный. Император Петр предстает на легендарно-мифологическом плане, ведь он не является историческим персонажем. Он является безымянным героем легенды, строителем и основателем нового города, исполнителем высшей воли.
Но думы Петра отличаются конкретностью: он решил построить город «на зло надменному соседу», чтобы и Россия могла «в Европу прорубить окно». А. С. Пушкин подчеркивает исторический план при помощи слов «прошло сто лет». И эта фраза окутывает происходящие события дымкой времен. Возникновение «юного града» уподобляется поэтом чуду. На том месте, где должно быть описание процесса возведения города, читатель видит прочерк. Сам рассказ начинается с 1803 года (в этот день «граду Петра» исполнилось сто лет).
Поэма и памятник
Открытие памятника Петру Великому на в Санкт-Петербурге состоялось в конце лета 1782 года. Монумент, впечатляющий грацией и величием, был поставлен Екатериной Второй. Над созданием конной статуи трудились французские скульпторы Мари Анн Колло и русский мастер Федор Гордеев, изваявший бронзовую змею под неистовым копытом Петрова скакуна. В подножие статуи установили монолит, прозванный гром-камнем, вес его был немногим меньше двух с половиной тонн (весь памятник весит около 22 тонн). С места, где глыба была обнаружена и признана подходящей для монумента, камень бережно везли около четырех месяцев.
После выхода в свет поэмы Александра Пушкина, героем которой поэт сделал именно этот памятник, скульптуру нарекли Медным Всадником. У жителей и гостей Петербурга есть великолепная возможность лицезреть этот монумент, который без преувеличения можно именовать символом города, почти в первозданном архитектурном ансамбле.
Поэма «Медный всадник» была создана А. С. Пушкиным в 1833 г. Это последнее произведение, которое было написано великим русским поэтом в Болдине. Она написана в стихотворной форме, и два основных героя произведения — это Евгений и памятник императору. В поэме пересекаются две темы — императора Петра и простого, «ничтожного» человека. Поэма считается одним из самых совершенных произведений великого русского поэта.